«Прочитала, но не смогла пересказать — меня не просили понять текст»: как спасается семья, где мама и дети страдают дислексией

Для дислекта мир знаков и символов, включая обычные буквы и цифры, — настоящий темный лес, из которого очень трудно выбраться без провожатого. Еще десять лет назад подобные сложности очень сильно снижали шансы на получение нормального образования и достойную реализацию в жизни. Сегодня ситуация понемногу меняется.

Героиня новой реальной истории на Woman.ru — 37 летняя многодетная мама Яна Клейн, взрослая женщина с дислексией, двое старших детей которой тоже оказались носителями этой особенности. Ей пришлось трижды пройти путь к обычной жизни — и каждый раз по новому маршруту.

Лучше поздно, чем никогда

Достоверно я узнала о том, что у меня дислексия, всего три года назад. Но это не стало сюрпризом — я очень давно подозревала о наличии у меня такой особенности. С самим термином познакомилась, когда мой старший сын Денис (сейчас ему 16) столкнулся со сложностями в обучении.

Поэтому когда у Аси, моего среднего ребенка, тоже подтвердилась дислексия, я первым делом подумала, что от осинки не родятся апельсинки. Видимо, это у меня какой-то сбой в программе. Я пришла к нейропсихологу, который делал диагностику дочке, и попросила протестировать меня, чтобы уже просто получить подтверждение тому, что давно знала о себе сама. Она мне так серьезно сказала: «Яна Игоревна, я вот вас попрошу сейчас выполнить задания.  Некоторые могут показаться вам детскими или чудными, смешными, но вы, пожалуйста, со всем вниманием отнеситесь к этому».

И в итоге на первом же этом детском задании я просто полетела в тартарары. Потом она дает мне задание прочитать текст. Очень маленький, там пять строчек. И я его читаю и думаю: как же я хорошо его читаю! А она спрашивает: «Прочитали, да? Как он называется?».  А я не знаю. Тогда она спросила, про что он. Я ответила, что даже приблизительно ответить не смогу.

Мне же не сказали прочитать и пересказать, поэтому я сконцентрировала свое внимание исключительно на чтении. Механическое чтение я же прекрасно освоила, еще когда приноравливалась к школе, и могу читать с выражением, чудесно и прекрасно. И не понимать ни слова.

Потом было математическое задание. И я стала покрываться испариной, потому что там что-то нужно было посчитать, еще и в каком-то обратном порядке. Что-то ужасное, чего я в жизни научилась избегать, игнорировать.

По итогам тестирования мне подтвердили, что у меня дислексия и дискалькулия.

Я всегда знала, что не могу читать при других людях, в общественных местах, не могу читать, когда меня даже незначительное что-то отвлекает, не могу читать, когда работает телевизор, если дети чем-то заняты рядом со мной. Если мне все-таки нужно прочитать что-то, а вокруг вот это все, или в процессе чтения изменились условия, я просто залипну, бесконечно перечитывая одну и ту же страницу. И я просто давно знаю это свое качества, поэтому избегаю чтения на фоне отвлекающих факторов.

И с цифрами  у меня проблема. Но и к этому я адаптировалась давно. В повседневной жизни это проявляется в том, что я никогда не знаю, просто не могу понять, сколько мне должны дать сдачи, прикинуть, сколько будут стоить продукты, которые мне нужно купить.

С детства я подсознательно компенсировала это тем, что воспитала в себе организованность. Я всегда прихожу заранее, всегда все планирую, но для меня испытание, например, рассчитать дорогу в аэропорт. Я по пятьсот миллионов раз пересчитываю, чтобы не ошибиться во времени, поэтому мне гораздо проще приехать очень сильно заранее.  Иначе у меня возникает страшное напряжение, я не понимаю потом, как это все восстановить.

К тому моменту, как я столкнулась с дислексией у своих детей, я уже прошла свой собственный многолетний путь, научилась приспосабливаться к любым обстоятельствам.

 Кандидат в мастера спорта по списыванию

Свою школьную историю я могу оценить, получается, только постфактум. И у меня она показательная. Учителя мне много помогали, а родители никогда на меня не давили и не ругали за оценки.

Я из спортивной семьи, поэтому всегда занималась спортом (отец Яны — легенда советской легкой атлетики Игорь Тер-Ованесян, мама — спринтер-рекордсменка, позже врач-невропатолог Ольга Клейн, — прим. Woman.ru). И спорт, крупная моторика, стал очень существенным фактором компенсации. С мелкой моторикой вопрос был решен благодаря соседской бабушке — она меня научила вязать крючком, и я подолгу этим занималась, это научило сосредотачиваться и идти к большой цели. Шла к соседке и вязала одеяло. Очень полюбила с тех пор делать мелкие, кропотливые вещи. Это, я считаю, дало возможность мозгу доразвить какие-то нужные участки.

И я, конечно, в школе очень хитрила. У меня были трудности, но я умело списывала всегда. И если что-то мне было непонятно, я узнавала у учителей, они мне всегда помогали.

С повышением нагрузки мои способности к приспосабливанию тоже совершенствовались, как-то я выкручивалась.  Когда я училась в 6 классе, мы переехали из центра Москвы в другой район. У меня была возможность окончить старую школу, оставшись жить у бабушки, но я решила, что хочу быть с родителями, и вот другая школа оказалась не такая благополучная по условиям для меня. Учителя были нетерпимые, грубые, обозленные.

Плюс ко всему я попала почему-то в самый хулиганский класс, от которого все отказывались. Там такие были хулиганы, которых в фильмах показывают. А я в жизни не видела, что такое действительно бывает. И все — началось. Я стала плохо учиться, у меня были двойки по алгебре, ужас по русскому языку. Я перестала вообще ходить в школу, у меня начались психосоматические болезни. Когда год подошел к концу, я была не аттестована почти по всем предметам.

Как я сейчас понимаю, это был очень показательный момент, что благоприятность обстановки очень влияет на таких детей. Я сказала, что хочу обратно, в старую школу. Что буду ездить, жить у бабушки и все что угодно, но я хочу обратно. Директор старой школы согласилась взять меня назад, несмотря кошмарные годовые оценки. Поверила, что я буду очень стараться.

Я действительно очень старалась и до изнеможения занималась дополнительно. С русским было не очень много проблем, у меня нет дисграфии. Что-то я когда-то путала, но явных сложностей не было. Самая проблема большая была у меня с математикой, просто колоссальная. Я могла как-то по-своему решать задачи, и даже ответ совпадал, но запись была некорректная, за что мне ставили двойки. И когда началась геометрия, у меня вообще опустились руки уже.

В какой-то момент я поняла, что могу решать, опираясь на шаблон. И вот я делала шаблоны, решала по ним, а на контрольных и самостоятельных списывала. И вот как-то в школе доучилась, и даже с нормальными оценками.

Но экзамены всегда были для меня стрессом, а стресс у дислекта просто убивает все достижения адаптации, ты теряешь концентрацию и все, ничего делать не можешь.

Думаю, что я все это выдержала исключительно благодаря здоровой обстановке в школе. И, когда я столкнулась с этой проблемой со своими детьми, мы поменяли с ними не одну школу. И, конечно, я всегда боролась за своих детей, разговаривала с учителями много и всегда была на их стороне.

Повторюсь, я из очень спортивной семьи. Мои родители звезды спорта. Это не семья спортсменов, которые двух слов связать не могут. Это такие специальные спортсмены, которые в своей жизни много достигли именно благодаря своему интеллекту.

Родители никогда не делали проблемы из моей учебы и всегда обращали внимание на мои таланты — когда я рисовала, писала стихи. Сами были примером разносторонних увлечений. Конечно, меня это очень поддерживало всегда, а именно поддержка в первую очередь необходима для детей с дислексией. 

Наследство и наследники

В том, что дислексия — история семейная, я вообще не сомневаюсь. У отца были большие проблемы со школой. Он плохо учился, школу вспоминает с трудом. Пишет, кстати, с ошибками, до сих пор. И при этом эрудит и невероятно развитый человек, полный селф-мейд.

У мамы это в другом проявляется, есть с цифрами проблемки, и у нее абсолютно точно синдром дефицита внимания и гиперактивности.  Но раньше такое не диагностировали и как только не называли. Моя старшая сестра с детства гиперактивна, родители пошли по проторенному пути и направили ее гиперактивность в спорт.

У меня очень интересные дети, умные, с таким высоким уровнем эмпатии, и они способные в разных сферах, интеллект очень высокий, но я нередко вижу, что, например, Ася, читая задачу, не понимает вообще, что там написано, ей нужно для этого произвести ряд дополнительных действий. И у всех еще разные формы дислексии.

К сожалению, это не работает так, что вот диагностировали у одного ребенка, и я теперь знаю, как справиться с другим, вообще нет.

Это как по канату ты идешь — и все методом проб и ошибок. К одному нужен один подход, к другому  — другой. И ты никогда не знаешь, где правильно. Ты можешь случайно наткнуться на какой-то истинный путь, скажем так, но это в любом случае путь. И он непростой, требует много-много сил, терпения и любви. И не всегда этого хватает.

Моему младшему ребенку Георгию сейчас полгода, и о нем, конечно, пока ничего нельзя сказать достоверно. Но я уже такая прокачанная мама, что, конечно, раньше всех любой тревожный звоночек замечу.

Если ребенок может читать — это счастье

Я поклонница метода Дейвиса в коррекции дислексии, хотя слышала очень много разных мнений о нем.

Я знаю, что кто-то не признает и даже ругает изыскания Дейвиса, но я уверена, что это проблема не метода, а практикующих методистов. Хороших действительно немного.

Конечно, родители будут оставаться недовольными, если результата нет или он минимальный.  Но вот нам повезло встретить компетентного специалиста, который подбирает ключик к каждому ребенку. Если бы моим детям это не помогло, я бы не говорила о Дейвисе с такой уверенностью.

Когда мы поняли, что у Дениса дислексия, нам посчастливилось познакомиться с Оксаной Штайн, и она провела первый курс коррекции.

Сказать, что я была под впечатлением, — ничего не сказать. Я плакала от счастья, когда увидела результаты: мой ребенок мог писать, мог читать!

До этого в четвертом классе он вообще не понимал, что делает. И методист дала нам определенные инструменты, я в течение года сама с сыном занималась по 3 раза в неделю специальными упражнениями, которые были даны индивидуально для него. Мы укрепили этот эффект, и крупных коррекций у него никогда больше не было.

С дочкой нас ждал другой путь, можно сказать, мы использовали более тяжелую артиллерию. Я довольно рано поняла, что надо куда-то бежать, и тогда как раз познакомилась с Ассоциацией родителей и детей с дислексией (инициативная общественная группа, работающая над улучшением условий для обучения детей, имеющих трудности, — прим. Woman.ru) — мы два года занимались с их нейропсихологом. Она, проанализировав Асины особенности, заложила очень мощный фундамент для ее школьного обучения. И Ася тоже прошла коррекцию по методу Дейвиса у «нашего» методиста, но это был совершенно другой курс и подход. Сейчас ей очень помогает ее школьная учительница, она с огромным вниманием отнеслась к нашей ситуации.

Когда мне диагностировали дислексию, я задумывалась, нужно ли мне пройти коррекцию, но совместно с нейропсихологом мы поняли, что особого смысла в этом нет, я вполне адаптирована. Хотя вовсе не редкость, когда взрослым людям требуется курс. Все зависит от тяжести нарушений и того, ухудшает ли дислексия качество жизни у человека.

Хотим быть как все и со всеми

Конечно, я знаю и вижу, что вокруг, у взрослых людей подобных проблем больше, чем кажется. У меня есть яркие примеры людей, с которыми я росла и училась, и теперь я со всей очевидностью понимаю, что у них были особенности обучения чтению, письму и счету, но не было поддержки родителей и учителей, среда была не самая благоприятная, и они, к огромному сожалению, стали очень неуспешными людьми.

Когда человека не принимают даже родители и учителя, это очень легко вызывает обозленность, а дислекты еще и более неуверены в себе, потому что им недоступно то, что для других элементарно.

И вот когда я читаю про знаменитых людей, которые страдали от сложностей в обучении, — от Альберта Эйнштейна до Тома Круза — я сразу думаю о том, через что им пришлось пройти, чтобы реализовать себя. Совсем по-другому начинаешь смотреть на их успех. Охватывает гордость и за них, и за тех, кто был рядом с ними. 

Я не вижу смысла это замалчивать, но в связке со школьной системой сейчас все очень плохо, все держится на отдельных неравнодушных людях, а они есть не в каждой школе и тем более не в каждом классе. Я не сомневаюсь, что принесут плоды усилия Марии Пиотровской и Марины Ходоковой (основательницы Ассоциации родителей и детей с дислексией, — прим. Woman.ru), которые очень продвинулись и в разработке системных решений, что уже используются для помощи дислектам, и много делают для того, чтобы на законодательном уровне защитить детей с особенностями восприятия, их право на нормальное образование. Я сама готова бесконечно объяснять и помогать.

Но пока что в рядовой школе ситуация неважная. Очень часто учителя начинают унижать детей — ты, мол, бестолковый ленивый балбес, потом с этим идут к родителям, а родители, особенно то поколение, что застало еще советские времена, имеет склонность считать школу какой-то цитаделью науки, и очень доверять учителям.

И родители, которые не знают, что могут быть такие особенности, начинают тоже гнобить своих детей — тупой, не можешь ничего, переписывай, пока не получится. А если такого ребенка заставлять бесконечно переписывать, он будет делать от нервов хуже и хуже, и это не научит его читать и писать.

Сейчас надеяться на то, что в школе ребенка с дислексией реально скорректируют, не стоит. Реабилитация и коррекция — исключительно на плечах родителей, и не все родители выбирают взвалить это на себя. Многим страшно признать, что ребенок отличается от сверстников. Есть еще такой момент, что неврологические особенности стигматизируются, считаются какой-то болезнью страшной, которая ставит на ребенка клеймо.

Задача родителей и грамотных специалистов в том, чтобы детей с дислексией адаптировать к обычной жизни, а не придумать им специальные условия или классы. Потому что это — на всю жизнь. И детей нужно научить этим управлять.